Еще все же выскажусь уже с утра на свежую голову по поводу вчерашнего в Москве. Есть один момент, который мне очень сильно не понравился - это задержание несовершеннолетних детей. Причем, не понравился со всех сторон участников процесса.
Знаю, что в сети уже ходит миф о том, что вот Навальный пообещал школьникам денег. Но видимо, эти люди сами плохо себе школьниками помнят. Если есть пассионарность - то никаких денег не надо. А если ее нет - то никакие деньги не заставят школьника оторвать жопу от домашнего стула перед компом.
Но в то же время, даже если учитывать всю подростковую тягу к движухе - должны ли несовершеннолетние быть на митингах? Да, я знаю, что собственно протестная сила в царской России - это всегда в первую очередь были гимназисты и студенты.
Я, кстати, сейчас новыми глазами на Кондуит и Швамбранию посмотрела именно с этой точки зрения. И в общем-то ничего плохого нет в политической активности школьников и наличии у них гражданской позиции. Но надо понимать, что это еще не совсем тот контингент, который способен формировать протестное движение. Точнее так: формировать-то способен, но с каким пониманием происходящего и ожидаемого?
Получается, что у происходящих событий имеется некоторая двойственность. Я вот, например, с самого начала Майдана, когда избили студентов, была против того, что в прессе и в разговорах все говорят "избили детей". Дети - недееспособные и неправоспособные граждане. И им, в моем представлении по крайней мере, надо сидеть дома. Майдан же начинался со студентов. Совершеннолетних правоспособных людей, имеющих право избирательного голоса. Это очень важный нюанс и подмену понятий в этой сфере я считала определенной манипуляцией. А вчера на московских фото - реальные дети, школьники по 14 лет на вид. И вот этих школьников ОМОН бодро пакует в автозаки и закрывает в обезьянники.
(Кстати, подумалось, не потому ли всех родителей подростков так сильно предупреждали о планирующихся массовых самоубийствах и советовали не выпускать детей из дому в выходные? Не в ките дело ведь, честное слово...)
Почему-то сразу вспоминается не так давно просмотренный документальный фильм про борьбу за права чернокожего населения в США. Переломным моментом борьбы стал митинг, на который многие вышли с детьми. Он самый массовый был, и поэтому к нему относились с особой опаской. И понятно, когда по телевидению показали кадры того, как водометами разгоняют толпу с детьми - возможно, именно это стало переломной точкой для тех, для кого до этого проблема прав чернокожих была вообще неинтересна и не актуальна.
Дети - как метод, как движущая сила изменений - насколько вообще это имеет право на существование? У подростков в этом возрасте повышенные требования к себе и при этом понижена критичность относительно внешней входящей информации и трезвость суждений. Будем справедливы, с критичностью и трезвостью у нас вообще траблы у основного процента населения. Но у подростков это все выражается совершенно иначе и последствия несет тоже другие.
Вообще, смешно даже, что я это все пишу. Мы все выросли на примерах геройства с пеленок. И вот те самые книги про революцию, которые выпускались "Молодой гвардией" и "детской литературой" - где дети и подростки такие же активные участники событий, как и все остальные - они, казалось бы, должны сформировать картину мира, в которой это все нормально и не вызывает вопросов.
Но я была внимательным читателем. И даже из тех книг вынесла, что протестующие подростки - это в первую очередь протест против устоявшегося мира взрослых и тех конкретных вертикалей власти, которые над ними довлеют. Оно конечно, все поют марсельезу и борются за мировую революцию, но на повестке обсуждения главные вопросы: станут ли меньше задавать и прогонят ли директора гимназии. И так же, рассматривая вчерашние фото, я смотрела на плакаты про уточек, и думала: что же на самом деле в головах у этих ребят? Что их в рамках этой имеющейся гражданской позиции волнует на самом деле больше всего.
upd: я не знаю, кстати, и сознательно потому не выношу на обсуждение еще один важный вопрос: роль родителей во всем этом. Потому что слабо себе представляю, как можно запретить тому, кто хочет идти, или наоборот, стимулировать того, кто не хочет...
Продолжаю читать Машу Трауб. И сразу становится понятно, почему у нас такой странный феминизм получается. И почему вся эта Валяевщина такая популярная, с ведическими женами, дыханием маткой и умением "получать деньги по-женски".
Активисткам фемдвижения надо в первую очередь не книги западных феминисток читать, а вот этих вот наших писательниц, которые "про жизнь" и многим кажутся несерьезным чтением...
==================================
Но дело было не только в занавесках, но и в совершенно ином укладе жизни, другой, странной конфигурации устройства семейного быта и отношений. Походив по гостям, Лиза начала это понимать. В этом городке, где осталось здание старой музыкалки с колоннами, деревянные домики с бирюзовыми и розовыми ставнями, четырехэтажки, цеплявшиеся за жизнь, единственная девятиэтажка, которая не прижилась, но гордо торчала на пустыре, царил матриархат. Здесь всем управляли женщины – они лепили пельмени в кафе, как на собственной кухне, сидели за прилавками в магазинах, шли в церковь на встречу с мифической старицей, учили детей, управляли администрацией, клали плитку на подступах к местному Кремлю. Они принимали роды, провожали в последний путь, вешали занавески на балконах и клали паласы на кухнях. Они выбирали себе мужей, сожителей, спутников жизни. Мужчинам разрешалось водить автобусы, такси и считаться хозяином, например, художественной лавки. Но управляли всем все равно женщины. Они же шили для продажи кукол, вязали шали, клеили кофейные зерна на бутылки и решали, сколько будет стоить суп в обеденном меню в ресторане.
......
У соседки Светки был гражданский муж, Стасик, лет на пятнадцать младше жены – молодой здоровый мужик, он жарил картошечку, выносил мусор, а Светка его понукала, что палас не пропылесосил. Выходил, здоровался, открывал бутылку вина и исчезал в комнате.
Первое и последнее слово здесь оставалось за женщинами. Они же и зарабатывали, кормили семью, рожали и воспитывали детей, тягали сумки с продуктами по лестницам без лифтов и делали ремонт по собственному вкусу и собственными силами. У Светки на кухне часть потолка была облицована пенопластовой плиткой, а часть, вокруг люстры, осталась голой – то ли материала не хватило, то ли рисунок не сошелся. Светка, заметив Лизин взгляд, охотно пояснила:
– Да я с краев начала клеить, а как до середины добралась, то руки не дошли – обрезать, подрезать, подравнивать. В ванной тоже начала и плюнула – от потолка до середины хватило, а на бортик нет. Надо бы дозаказать, доделать, летом, может, соберусь. Обоями водостойкими борта обклеила, нормально, мыться можно.
Мужчины не работали или делали вид, что работают. Они были домохозяевами и в любой момент могли потерять право на свой теплый диван. Такая ситуация вроде бы всех устраивала. Больше всего на свете эти сильные женщины мечтали не работать, но у кого-то была недостроена дача, у кого-то были дети, пусть уже и выросшие. Они, уже ставшие свекровями и тещами, считали своим долгом помогать детям, тянуть их, отдавать им всю зарплату. Даже если великовозрастные дочери сходили уже не единожды замуж, даже если сыновья бурно отметили тридцатилетний юбилей, их матери продолжали пихать им в карманы «денежку» и из последних сил тянуть жилы. Валентине Даниловне все завидовали – сын ей перечисляет на карточку раз в месяц. Вот оно счастье. Не надо убиваться. Но Валентина Даниловна все равно убивалась – устраивала фестивали, смотры самодеятельности, детские утренники и конкурсы талантов городского значения. Она ходила на работу к девяти и высиживала до шести. Каждый день.
– Да Ромка мне давно говорит, чтобы я на полставки ушла. Но я не могу. Привыкла. А если у него проблемы какие начнутся? К кому он кинется? К матери. Пусть хоть обо мне не волнуется. Я себе на хлеб заработаю. Вот он мне денежку пришлет, я ее отложу, а весной семена куплю. Хорошие куплю, самые дорогие. Георгины посажу, редисочку, морковку, зеленушечку, помидорок. А осенью банки закрою, – ворковала Валентина Даниловна соседке Светке – та руководила укладкой плитки и кормила не только молодого мужа, но и «отвечала» за двоих внуков от сына. А сейчас еще дочка должна родить… Светка надевала красный балахон и в шесть утра была на стройплощадке, где орала до хрипа, ковырялась в бумагах, выгадывая, что можно списать, что отхватить и положить себе в карман. Не потому что жадная, а потому что дети и внуки, и всех надо кормить, всем помогать. Не для себя же берет, а на детей. А то, что на детей, – кражей не считается. Валентина Даниловна, работая в администрации города, прекрасно знала о списаниях, но закрывала на это глаза. Со Светкой они давно соседки, еще со старого дома. И когда Валя дом подожгла, Светка первая горланить начала про проводку, про несчастный случай, про то, что, слава богу, дети не сгорели. А потом еще вопила у следователя да во всех инстанциях, чтоб им жилье побыстрее дали. Они тогда хорошо вместе сработали – Валя руками, а Светка языком. Квартиры получили. Светка аж двухкомнатную выбила, у нее-то двое детей было, да еще разнополые, которым положено в разных комнатах жить. И что? После этого Валентина Даниловна будет у Светки плитку считать?
=============================
(с) Маша Трауб, Вторая жизнь
Листала я тут телевизор и вдруг задержалась на фрагменте. то ли фильма, то ли сериала... мелкий такой эпизод, как в гости приходит взрослый и мимоходом, абы занять время, расспрашивает ребенка хозяев про увлечения и занятия. И накрыло меня волной воспоминаний.
Бывало, придет в гости тетенька. Узнает, что ты танцами занимаешься, и начнет вспоминать, как она в детстве тоже когда-то танцами занималась. Сто лет назад это было, уже и движения ни одного не помнит (да и программа поменялась). Зато родные ей покажут и фотографии, и видео по возможности... Тетенька сидит, экспертные оценки раздает. А ты сидишь и офигеваешь. Потому что понятно же, что тетенькины пять лет танцев по 2 раза в неделю страшно далеки от твоих ежедневных многочасовых тренировок, соревнований и сборов.
Или вот пианино. С пианино все хуже. Потому что могут попросить сыграть вот прям щас. И ты играешь. А барышня, которой в детстве хватило на два года музыкальной школы и год в школьном хоре, рассказывает тебе, что ты мол кисть неправильно держишь. И преподаватель у тебя странная, разве это подходящий репертуар для твоего уровня игры?
В общем, в любом случае ты испытываешь какую-то странную гамму эмоций. Но сказать взрослой барышне, мол пургу несешь, вроде как и неудобно. А другие взрослые, которые вообще не в теме - реально такую тетеньку как эксперта слушают.
К чему я это - я всегда стараюсь не забыть вот это ощущение. И всегда пытаюсь вот эту "тетеньку-эксперта" задавить в себе, особенно, когда общаюсь с чужими детьми.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
timeasmymeasure
