(no subject)
Aug. 3rd, 2015 02:36 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
nastasyiaЯ вот тут перечитываю сборник рассказов Шукшина. Я не знаю, как охарактеризовать его героев точно. Но вот эта описанная ментальность (деревенская, в чем-то косная, но активная) - она повсюду. Интернет дал возможность развернуться во всей красе "Глебам Капустиным". И оказалось, что их тысячи. А тут вот сегодня еще кусочек встретила, ну прямо как на злобу дня.
"Паромщик Филипп Тюрин дослушал последние известия по радио, поторчал еще за столом, помолчал строго...
-- Никак не могут уняться! -- сказал он сердито.
-- Кого ты опять? -- спросила жена Филиппа, высокая старуха с мужскими руками и с мужским басовитым голосом.
-- Бомбят! -- Филипп кивнул на репродуктор.
-- Кого бомбят?
-- Вьетнамцев-то.
Старуха не одобряла в муже его увлечение политикой, больше того, это дурацкое увлечение раздражало ее. Бывало, что они всерьез ругались из-за политики, но сейчас старухе не хотелось ругаться -- некогда, она собиралась на базар. Филипп, строгий, сосредоточенный, оделся потеплее и пошел к парому. Паромщиком он давно, с войны. Его ранило в голову, в наклон работать -- плотничать -- он больше не мог, он пошел паромщиком.
Был конец сентября, дуло после дождей, наносило мразь и холод. Под ногами чавкало. Из репродуктора у сельмага звучала физзарядка, ветер трепал обрывки музыки и бодрого московского голоса. Свинячий визг по селу и крик петухов был устойчивей, пронзительней.
Встречные односельчане здоровались с Филиппом кивком головы и поспешали дальше -- к сельмагу за хлебом или к автобусу, тоже на базар торопились.
Филипп привык утрами проделывать этот путь -- от дома до парома, совершал его бездумно. То есть он думал о чем-нибудь, но никак не о пароме или о том, например, кого он будет переправлять целый день. Тут все понятно. Он сейчас думал, как унять этих американцев с войной. Он удивлялся, но никого не спрашивал: почему их не двинут нашими ракетами? Можно же за пару дней все решить."
"Паромщик Филипп Тюрин дослушал последние известия по радио, поторчал еще за столом, помолчал строго...
-- Никак не могут уняться! -- сказал он сердито.
-- Кого ты опять? -- спросила жена Филиппа, высокая старуха с мужскими руками и с мужским басовитым голосом.
-- Бомбят! -- Филипп кивнул на репродуктор.
-- Кого бомбят?
-- Вьетнамцев-то.
Старуха не одобряла в муже его увлечение политикой, больше того, это дурацкое увлечение раздражало ее. Бывало, что они всерьез ругались из-за политики, но сейчас старухе не хотелось ругаться -- некогда, она собиралась на базар. Филипп, строгий, сосредоточенный, оделся потеплее и пошел к парому. Паромщиком он давно, с войны. Его ранило в голову, в наклон работать -- плотничать -- он больше не мог, он пошел паромщиком.
Был конец сентября, дуло после дождей, наносило мразь и холод. Под ногами чавкало. Из репродуктора у сельмага звучала физзарядка, ветер трепал обрывки музыки и бодрого московского голоса. Свинячий визг по селу и крик петухов был устойчивей, пронзительней.
Встречные односельчане здоровались с Филиппом кивком головы и поспешали дальше -- к сельмагу за хлебом или к автобусу, тоже на базар торопились.
Филипп привык утрами проделывать этот путь -- от дома до парома, совершал его бездумно. То есть он думал о чем-нибудь, но никак не о пароме или о том, например, кого он будет переправлять целый день. Тут все понятно. Он сейчас думал, как унять этих американцев с войной. Он удивлялся, но никого не спрашивал: почему их не двинут нашими ракетами? Можно же за пару дней все решить."
