![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
nastasyiaЕе имя значит «горькая». Она и в самом деле с какой-то горчинкой внутри. И даже ее поцелуи имеют горьковатый привкус. Мы познакомились с ней случайно, но я сразу поняла, что просто так ее не отпущу. Это было так странно, я никогда еще не пыталась привлечь к себе женщину. Казалось, что идет некая игра, сотканная из намеков и недомолвок, из случайных прикосновений и многозначительных взглядов. Я была просто счастлива, когда она поддерживала эту игру. Только вот я так и не смогла понять – делала она это всерьез или нет.
Но мне уже было неважно. Меня затягивало в воронку. Я просто теряла голову. Намеки становились все прозрачнее, а прикосновения – интимнее. Казалось, что сам воздух между нами какой-то особенный, что еще чуть-чуть – и искры полетят во все стороны.
Ее звали Мария. Все знакомые называли ее Машенькой. Я же выбрала библейский вариант этого имени. Это подчеркивало для меня ее роковой образ, ту ноту, которую она привнесла в мою пресную жизнь. Горечь, которую я бы не променяла ни на какие сладости.
Уже сложно вспомнить, как наше общение перешло некую границу интимности и перестало походить на невинную встречу двух приятельниц. Мы были похожи на две сжатые пружины, которые распрямлялись навстречу друг другу. Да, думаю, это подходящее сравнение: мы распрямлялись, мы обретали свободу друг перед другом, мы избавлялись от оков одежды и от необходимости говорить намеками. Мы стояли обнаженные друг перед другом. И каждая как будто видела свое зеркальное отражение. Я смотрела в ее глаза и видела свою душу. Ее рот говорил моими словами. Ее кожа заставляла прильнуть и никогда не разлучаться. Мы просто сплелись телами, скрутились в один клубок, стараясь прикоснуться друг к другу всем телом. Я не знаю, что это было. Для похоти – слишком возвышенно, для любви – слишком телесно. Это было нечто необычное, чему еще люди не придумали названия.
А утром мы проснулись в одной постели и поняли, что пружины выпрямились и напряжение исчезло. Поняли, что между нами больше не искрится воздух.
Мы больше с ней не виделись. Мы разошлись, иначе бы мы обе сошли с ума. Но иногда я с горечью вспоминаю ее.
Но мне уже было неважно. Меня затягивало в воронку. Я просто теряла голову. Намеки становились все прозрачнее, а прикосновения – интимнее. Казалось, что сам воздух между нами какой-то особенный, что еще чуть-чуть – и искры полетят во все стороны.
Ее звали Мария. Все знакомые называли ее Машенькой. Я же выбрала библейский вариант этого имени. Это подчеркивало для меня ее роковой образ, ту ноту, которую она привнесла в мою пресную жизнь. Горечь, которую я бы не променяла ни на какие сладости.
Уже сложно вспомнить, как наше общение перешло некую границу интимности и перестало походить на невинную встречу двух приятельниц. Мы были похожи на две сжатые пружины, которые распрямлялись навстречу друг другу. Да, думаю, это подходящее сравнение: мы распрямлялись, мы обретали свободу друг перед другом, мы избавлялись от оков одежды и от необходимости говорить намеками. Мы стояли обнаженные друг перед другом. И каждая как будто видела свое зеркальное отражение. Я смотрела в ее глаза и видела свою душу. Ее рот говорил моими словами. Ее кожа заставляла прильнуть и никогда не разлучаться. Мы просто сплелись телами, скрутились в один клубок, стараясь прикоснуться друг к другу всем телом. Я не знаю, что это было. Для похоти – слишком возвышенно, для любви – слишком телесно. Это было нечто необычное, чему еще люди не придумали названия.
А утром мы проснулись в одной постели и поняли, что пружины выпрямились и напряжение исчезло. Поняли, что между нами больше не искрится воздух.
Мы больше с ней не виделись. Мы разошлись, иначе бы мы обе сошли с ума. Но иногда я с горечью вспоминаю ее.
